В пути поезд нередко надолго останавливается на той или иной станции, например, чтобы пропустить идущий навстречу состав. Порой он неожиданно меняет направление или возвращается назад, ещё больше усложняя и без того отнюдь не прямой маршрут.
В вагонах люди пытаются как-то приспособиться и организоваться. Они выгораживают один угол вагона под туалет (представляющий собой дырку в полу или ведро) и пытаются хоть как-то сохранить приличия. Детей это не смущало, но все вспоминают сегодня о стыде, который испытывали женщины. Двери вагона закрыты, но порой под крышей есть окошко, через которое можно взглянуть на окрестности. Кому-то из депортированных удалось взять с собой еду, остальные пытаются раздобыть что-нибудь во время остановок. Очень ценится кипяток: обычно на станции за ним отправляют кого-то из вагона под надзором конвоя.
Конвоиры появляются только во время остановок, когда двери вагона открываются. Они не высказывают особой враждебности, но дети помнят о выстрелах, звучащих, когда кто-то пытается бежать. Иногда беглецам удаётся скрыться в лесу. Никто, разумеется, не знает, что с ними стало потом.
В пути, ведущем в неизвестность, особое значение приобретают знаки и ориентиры: мост через реку, пУральские горы, вид тайги. Опираясь на эти знаки, все обитатели вагона пытаются угадать, куда их везут.
За, казалось бы, повторяющимися историями скрывается ряд различий. Депортации 1941 и 1944 гг. проходят в гораздо более тяжёлых условиях, и рассказы о них чаще содержат упоминания голода и истощения, чем в 1949 г., через несколько лет после войны.
Эти рассказы необходимо сопоставить с историей первых массовых депортаций, сопровождавших коллективизацию 1929-1930 гг. Эти операции, нередко носившие импровизированный характер, не случайно были названы «депортациями в никуда» (Н. Верт): часть высланных была брошена на произвол судьбы посреди лесов и степей. Депортации, о которых идет речь в наших интервью, обычно проходили по другому сценарию: они были лучше организованы, на местах готовились к приезду ссыльных, хотя условия жизни оставались чрезвычайно тяжелыми. В приказах и инструкциях органов МВД, отвечавших за депорацию, мы находим подробные описания этих операций, в большинстве случаев совпадающие с рассказами очевидцев.*
Ален Блюм